Она пришла на праздник, как договаривались, к семи часам вечера.
Первое, что она увидела, только войдя в прихожую, это шумную веселую компанию людей, сидевших за накрытым праздничным столом, уже веселых, громко разговаривающих и перебивающих друг друга.
— «Что бы это значило? – подумала она – Я пришла вовремя, а они уже довольно веселы. Странно! Я вообще-то могла бы предположить, что если пригласили к семи, то садиться за стол раньше, не дождавшись, пока все придут, не станут»
Она разделась и прошла в комнату.
Ни одна голова не повернулась в ее сторону.
— «Здрасте!» – сказала она, ожидая, что хоть теперь кто-нибудь обратит на неё внимание.
Но ни одна голова не повернулась в ее сторону, ни один, выкрикивающий что-то, не замолк.
Ей никто не предложил присесть за стол, никто вообще по ходу не заметил, что в комнате есть кто-то, кроме потребляющих пищу и питье за столом.
Она окинула быстрым взглядом ситуацию: гости сидели тесно, облепив стол со всех сторон, припадая плечом к плечу.
Свободного места явно не было. Пустой тарелки и свободного стула – тоже…
— «Что же делать?» — судорожно подумала она, моментально ощутив уже такое привычное ей чувство ненужности и лишности.
«Лишность» — это слово было ее собственного изобретения, но оно лучше всех других могло описать те ощущения, которые возникали в ней каждый раз, когда она понимала, что ее здесь не ждали.
Не лишённости, не ненужности, а именно лишности.
Ей уже стало ясно, что надо как-то спасать ситуацию, спасать свое лицо – от самой себя, от той боли, которая моментально поднималась в ней каждый раз в подобные моменты.
В детской слышались голоса детей, приглашенных к имениннице, – она ухватилась за них как за спасательный круг.
— «Пройду туда!» — решила она.
Проходя мимо стола, она еще раз на всякий случай произнесла: «Здрасте!», уже ненавидя себя за то, что оказалась в такой унизительной ситуации.
И нашелся добрый человек!
Один из гостей все-таки обернулся на ее приветствие и ответил ей вполне доброжелательно.
Но она уже бежала, объятая ужасом от всколыхнувшегося в ней чувства, что вот – опять!
Опять!
Опять!
Чувствовать себя несуществующей так страшно! Вот вроде бы ты есть, а тебя как бы и нет…
Этот слепящий и оглушающий ужас повторялся в ней каждый раз, начиная с раннего детства, когда родители в порыве своего неудовлетворенного эгоизма и несбывшихся ожиданий орали друг на друга.
А она – маленькая кроха, бессильная что-нибудь изменить в этом шуме и потоках ненависти, – стояла между ними и ей хотелось исчезнуть, вжаться в стену, сделать так, чтобы ее не было здесь…  и не было вообще нигде… Нигде и никогда.
Нигде и никогда!
Она проскочила в детскую, отдала виновнице торжества подарок. Постояла в уголке возле стола. Оценила обстановку.
Дети были заняты игрой. Мама именинницы была аниматором – играла с детьми и развлекала их.
В первой комнате гудели гости, слышались тосты и смех.
— «Да мне здесь нечего делать! – подумала она. –Зря я пришла! Надо было еще днем принести подарок и уйти»
Ей вдруг очень остро – до боли за грудиной захотелось уйти, исчезнуть, не быть здесь…
Старое привычное с раннего детства чувство.
И она решила, что уйдет: немного постоит здесь – в норке – и уйдет потихоньку.
Как только стали подавать чай и стоять в норке стало невозможно, она поспешила уйти.
Ей еле хватило сил, чтобы не разрыдаться еще в прихожей, когда одевала пальто.
Она шла домой, глотая слезы.
Когда она пришла домой, ей позвонила дочь: «Все спрашивают, почему ты так быстро ушла: может мы тебя чем обидели?»
— «Нет, — сказала она. – Как вы могли меня обидеть, если меня там не было?»
Конечно, она не сказала так вслух, но так подумала.